Будильник зазвенел ровно в час. Я приподнялся на кровати и с тяжестью открыл слипающиеся от сна глаза. Нужно идти. До шалаша три километра, а тетерева в наших краях прилетают на ток уже около двух, так что нужно торопиться. Я опустил ноги на пол, где вместо теплых тапок обнаружил лишь холодный дощатый пол, и, поморщившись, пошел включать свет. Было очень тихо. Мертвая тишина вокруг: ни голосов, ни машин, только я и лес. Я заварил крепкий, сладкий чай в термосе, растолкал сделанные с вечера бутерброды по карманам и, торопясь, оделся. Взгляд мельком ухватил время на заводных часах: пора......

На улице хоть глаз выколи и довольно прохладно, что меня, в общем-то, не расстраивало. Мои ватники и теплая куртка вытерпят любые холода, тем более мне еще лежать на весенней земле. Фонарик щелкнул, и свет вырвал из темноты черный лес.

Развернувшись, я закрыл дверь, выдохнул теплый пар на свет фонарика и стал спускаться с холма, на краю которого стояла эта полузабытая деревня.

Раньше здесь было большое село в сто дворов, церковь, ярмарка. В разное время эти земли были востребованы: в XVIII веке через это село проходил великий путь в Сибирь - Сибирский тракт, в XIX веке Петербургский почтовый тракт туда же, в ХХ - все это было колхозными землями. Здесь кипела жизнь. Сейчас же эти земли никому не нужны. Из ста дворов осталось пять с пенсионерами и дороги, изъезженные лесовозами. Но может это и к лучшему: появился и размножился зверь. На месте разрушенных и уже заросших деревень роют землю кабаны и обдирают осины лоси, на бывших огородах токуют тетерева. А вчера в грязи, в километре от деревни, отпечатался след большого волка: бродит серый в поисках добычи, рыщет.

Спустившись по накатанной лесовозами дороге, я побрел к шалашу. Перешел ручеек у старого кладбища, с которого вчера в сумерках меня погнал медведь, осыпая брызгами берег, перешел пихто-во-сосновый лесок и, наконец, вышел на дорогу в поле, которая и должна была меня привести к токующим косачам.



Дойдя до окраин нужного мне поля, я остановился и стал слушать. На поле уже бурлила жизнь. Неужели началось? Нет, этого не может быть, ведь еще ночь. Я стал медленно и осторожно подходить. Ток, как это обычно бывает, был расположен на холме, здесь же ворковала низина. Неужели тетеревов вспугнули, и они токуют уже на этом месте? Тогда все пропало и шалаш не нужен, промелькнуло у меня в голове. Хотя можно попробовать взять тетерева с подхода. Нужно дойти до шалаша, до рассвета еще далеко, время для охоты с подхода еще есть. Так думал я, осторожно обходя низину с другой стороны, дабы не вспугнуть тетеревов: я шел к шалашу.

У шалаша было не в пример тихо. Я осторожно залез внутрь, положил рядом ружье уже с заряженной в оба ствола пятеркой, упал на спину и стал ждать.

Буквально через пару минут послышались хлопки крыльев и кто-то приземлился совсем рядом, судя по ощущениям, сзади меня. Я замер. Почти с лета переходя на бег, этот кто-то, возбужденный, пробежал в метре от моего шалаша и, сразу не мешкая, забормотал. Темнота скрадывает размер, и мне он показался не больше голубя. Началось!

Почти сразу же прилетело еще два. Я приподнялся, силясь что-либо разглядеть, но, осознав безрезультатность задуманного, откинулся обратно на спину. Я не дышал, я ждал рассвета и слушал.

Между тем, по ощущениям, токовало уже шесть петухов. Причем один из них, тот, который прилетел первым, как назло токовал почти прямо у шалаша. Он кипятился: взмывал в воздух и перебегал с одного места на другое. Как подсадная утка приглашает самцов к себе и шалашу, он приглашал своих соперников на арену возле моего шалаша. Видит бог, если бы он не был запевалой-токовиком, я бы все равно не стал его стрелять, за старание. Но косачи боялись и не подходили. Несколько раз мой «подсадной петух» убегал, прыгая на «обидчика», помогая себе крыльями, возился с кем-то на приличном расстоянии, но через некоторое время неизменно возвращался к шалашу и принимался за старое.

Ночь потихоньку светлела, и на поле наступало утро. Вдруг, уже среди знакомых голосов я услышал еще один, скрипящий, и совсем недалеко. «Мой петух» мгновенно развернулся в сторону «скрипа», стал кланяться вновь прибывшему и расправлять хвост, приглашая новичка к бою. И тут, наконец, ужимки моего петуха сработали, к нему быстрыми шажками перебежал вновь прибывший.

Мысленно благодаря «моего», я осторожно потянулся за ружьем, просунул стволы между прутьев ивы и стал выцеливать. Пара тетеревов дергались на месте, выплясывая: нагибали и опускали головы, подпрыгивали, помогая себе крыльями. Я не хотел задеть «моего», и ждал, пока он подпрыгнет, подставив соперника под выстрел.

Кто хоть раз держал на мушке любого зверя или дичь прекрасно представляет мои ощущения: я трепетал. Вдруг «мой петух» прыгнул. Я проглотил комок возбуждения, на пол секунды замер и выстрелил. Грохот эхом прокатился по окраинам леса, да и ушел в самую его крепь. Хлопки крыльев закончили мою охоту. Тетерев взят.