Автор: А. Троицкий

Загадка зачинания жизни разрешается природой каждой ранней весной. Только гляди вокруг широко открытыми глазами, слушай, вдыхай полной грудью свежий воздух, успевай восхищаться да изумляться увиденному и услышанному. Наслаждение необыкновенное!

Ранняя весна наполняет растения и землю соками до краев, заставляет все живое трепетать, тянуться к свету и теплу, будоражит кровь страстями в стремлении к продолжению рода, продолжению жизни.

Только-только зима дает послабление и перестает пугать морозами. Только-только начинает пригревать солнышко. Только-только заплачут на полях снега и поползут к опушкам лесов, освобождая отдохнувшую для новых всходов землю. А глядь — уж на проталинах проклюнулись-зазеленели редкие травинки, набухли почки, полетели над снегом первые, самые нетерпеливые мошки. Лед на реках и прудах еще стоит толстый, крепко припаянный к берегам. Но поверху на нем образуется новая река или новый пруд из талых вод. Насыщенная кислородом вода проникает под лед и рыба шалеет, изнуренная долгой зимой без света, без воздуха, без корма.

Жизнь продолжается везде: под водой, на земле, в небе. В это время стремление в лес непреодолимо. Так жаль пропустить замечательную пору освобождения природы от холодного оцепенения. Каждый штришок, каждое маленькое наблюдение складываются в огромное и динамичное полотно под названием весна. Новый день не похож на предыдущий, а каждый последующий стремительно наполняется светом, солнцем, теплом. Ах, как прекрасна ранняя весна в своей открытости, уязвимости, чистоте и трепетном стремлении к расцвету из глубины, от самых истоков жизни!
Весенняя охота открыта. Лес и поле манят, зовут, обещают. А незнакомые места - особенно! Там неожиданности и сюрпризы ждут, чтобы удивить и озадачить.

Наша небольшая компания поехала в деревню в рязанские леса. Охотники мы скорее азартные, чем опытные и методичные. Одному, самому старшему, Ивану, нужно в большей мере проверить да протопить редко посещаемую родительскую избу. Виталику, младшему, подавай обязательно дичь. За ней он готов гоняться и выслеживать до седьмого пота. Павлику, самому юному, школьнику, все интересно, все в диковинку. Ну, а мне - за счастье вырваться на природу и впитывать, впитывать, впитывать впечатления. Надо сказать, есть странный, давно подмеченный мной парадокс - чем сильнее устаешь на природе, недосыпаешь, выкладываешься, тем насыщеннее ощущение отдыха и свежести потом. Прилив сил и бодрости переполняет!

Вот и собрались мы поехать наудачу, без точной информации, да подготовки. Надеясь на старорусское «авось». Ночью еще глубоко подмораживало. Днем солнце обнажало свою рыжую голову, и длинные волосы-лучи его медленно скользили по земле, цепляясь за тающие сугробы, прорезая пути для ручьев. Тепло отогревало верхушки деревьев и струилось вниз по ветвям и стволам.

Ранним утром вышли мы за деревню. Чутко прислушиваемся к звукам. Нам ничего не слыхать кроме беззаботного пересвиста синичек, да собачьего взбрехивания. Иван слышит тетеревиное шипение и чуфыркание. Его слух избирателен в отличие от нашего. Полагаемся на его знание местной обстановки и движемся за ним вслед. От быстрой ходьбы становится жарко. Паша отстает, но старается, тянется, нагоняет. Я приотстаю. Растягиваемся по дороге. Тетеревов впереди не слыхать. Шипение в гулком воздухе раздается все глуше. Позади, от деревни заливисто взлаяла собака. Кажется, звук приближается. Это чей-то пес проснулся и запоздало проявляет сторожевое рвение. Его лай заполнил все пространство, разносится далеко по округе. Акустика вызывает изумление! Сворачиваем с дороги в лес. По словам Ивана где-то здесь, недалеко, есть облюбованная тетеревами поляна. В лесу на окраине и вдоль проселочной дороги снег покрылся крепким настом. Идти легко. Заходим глубже, снег рыхлее, его слой толще. Если идти след в след, то можно силы немного поэкономить. Потеряться совсем не хочется.

Постепенно забирая назад к деревне, выходим к болоту. Тетеревов не слыхать вовсе. Болотина затянута льдом, но он ненадежный, пестрит промоинами. Осторожно продвигаемся вперед. Ноги то и дело проваливаются, но уже все ближе к кустам, к твердой почве. Здесь относительно глубоко, только-только высоты сапог хватает, чтобы их не залить. Препятствие преодолено. Снова твердь. Снег. Наст. Берег местного пруда. Вдоль берега вчерашние следы то ли охотника, то ли местного рыбака. Солнце стоит уже относительно высоко. Пригревает. Что ж, зорька закончилась. Пора возвращаться. Устало бредем по еще крепкой дороге среди поля. Возле березы из пеньков устроено место для посиделок. Рассаживаемся вокруг стола. Переводим дух. Щебет хлопотливых птиц набирает силу. Свет играет, отражаясь от снега, от коры березового ствола. Кажется, все вокруг пронизано ослепительным сиянием так, что режет глаза. На душе становится хорошо и весело. Какая-то всеобщая радость пронизывает сознание, наполняя тело новыми силами. Возвращаемся к деревне. Вечером хорошо бы постоять на тяге. Пока в планах отдохнуть, перекусить.
Обратная дорога легка и непринужденна, хотя местами стаявший снег превратился в скользкий лед. Нужно смотреть в оба, чтобы не растянуться ненароком. Дорогу перерезает широкий ручей. Он вытекает из озерца, образовавшегося из стаявшего в лесу снега. Вода бежит с веселым журчанием, подмывая дорожный наст на добрые полметра в глубину. В чистой воде колышется мягкими косами прошлогодняя трава. Причудливые сосульки повисли по острым краям ледяной размоины. Плавные обводы намерзшего ночного льда над поверхностью ручья блестят в утреннем свете восхитительными узорами. Кажется, это не вода, а узорчатый лед мелодично звенит переливаясь, вплетая свой голос в утренний хор. Снег иссиня белый в тени слепит глаза на солнце. Прозрачные струи начали свой неспокойный бег и не иссякнут уже до тех пор, пока не растает весь снег.
Из прохладной сени леса выходим на теплую от ярких красок опушку. Путь до избы недалек и нетяжел.

Вечером выдвигаемся на тягу. Проходим вдоль опушки леса и каждый выбирает место для охоты на свой вкус. Мы с Пашей стали на небольшой возвышенной площадке так, чтобы в зоне обзора оказалось как можно больше вероятных вальдшнепиных троп. Слева от нас располагалась полоса кустарника подлеска, а справа - поле. Редкие птицы со свистом и щебетанием перелетали с дерева на дерево, с куста на куст. Недалеко, за лентой закованной в лед реки, спрятанной за полосой прибрежных деревьев, то и дело «фырчал» тетерев. Видимо, стайка собралась на вечернюю перекличку. Весна берет свое и утренних упражнений с танцами и песнями тетеревам явно не хватает.

Запад разгорелся холодным ярким багровым пламенем и стал быстро потухать, растворяя цвета в бирюзово-голубой дали. Забрезжили первые звезды. Кто-то щедрой рукой сыпал и сыпал их яркие блестки, пока потемневшее небо не стало сплошь усеяно ими. Невидимый вальдшнеп цвиркая и хоркая пролетел в стороне два раза. Где-то вдалеке грянул, раскатился и рассыпался одинокий выстрел. Стемнело. На сегодня охотничьи хлопоты закончились. В деревне нас ждут теплая изба, ужин и сон.

Настоящая русская печка это, доложу я вам, вещь! Для нас, городских, она скорее экзотика, предмет далекой старины и неосязаемой доселе истории, несет что-то родное и понятное. Совсем другое дело — для деревенских. Им печь и кормилица, и теплая постель, и сушилка, и доктор, и лучшая подруга, и помощница. Есть в избах газовые плиты, но в русской печке сконцентрирован опыт и мысль поколений потому-то кажется она такой ласковой, уютной, почти живой и доброй.

Одно удовольствие глядеть как горят, нет, разговаривают, гудя и потрескивая, в ее сводчатой каморе поленья. Языки пламени светом ласкает взгляд, который в ответ загорается ярким внутренним пламенем. Можно весь вечер, всю ночь глядеть на пламя не отрываясь. Каждую секунду вспыхивают и угасают причудливые яркие и красочные картины. Образы фантастичны настолько, насколько хватает широты воображения наблюдателя. Однако печь нагрелась достаточно. Павел забирается на полог и устраивается на сон. Мы же располагаемся кто на кроватях, кто на полу, предварительно уговорившись встать затемно и проверить ближнее болото: там на ночевку остановилась гусиная стая. Весть об этом принес сосед. Он же вызвался и сопроводить нас к месту. Далеко за полночь, выйдя из избы на воздух, я услыхал близкий гусиный гогот. Стая гусей прошла, перекликаясь, низко над головой, невидимая в черном небе и затихла за лесом. Глубокий бархат неба был весь усеян блестками: то яркими и отчетливыми, то еле уловимыми, рассеянными по куполу мелкой пылью. Луна мягким светом накрыла землю, успокаивая и убаюкивая ее до «Нц утра. Спать, спать. Но сон был К неглубокий и неспокойный. Ко времени «ч» все встали без понуканий. Даже Паша, встрепенувшись, быстро и споро начал одеваться. Все в сборе. Выдвигаемся. Замерзшие за ночь лужи хрустели трескающимся под ногами льдом. Идти нужно как можно тише. Двигаемся все осмотрительнее и осторожнее, молча, без позвякиваний и сигаретных огоньков.

Делимся на две группы. Одна зайдет с противоположной стороны леса, чтобы стронуть гусей в нашем направлении. Мы же чуть погодя идем прямо, готовые встретить поднимающихся на крыло гусей. Доходим до болота. Но нет. Чисто. Гуси еще затемно улетели, продолжая свой путь на север. Что ж, пусть им повезет добраться до гнездовий без потерь. Сами же решаем вернуться на поле, где должны токовать тетерева. В бинокль видна тетеревиная стайка. Самцы топчутся на земле распустив хвосты и крылья. Самки сидят на деревцах неподалеку. Небо над полоской леса розовеет, краснеет, разгорается все ярче и краешек желтого солнца появляется, выступая все шире, пока все ослепительное его яблоко не вышло и не покатилось, забирая выше и выше. Целое поле сначала залилось кроваво-оранжевым светом, прорезанным иссиня-голубыми тенями кустарника, поросли молодых деревьев, шрамами канав; по мере подъема солнца краски осветлялись, тени мельчали и сокращались. Стайка тетеревов снимается и летит к ближайшему лесу. Их штук десять-пятнадцать. Все новые и новые звуки пронизывают утреннюю тишину. Гуси свысока разносят свои голоса по звонким, откликающимся эхом окрестностям. Лес, играя, перекатывает, многократно отражая закраинами поля их много-
голосицу. После гусей небо украсили журавли. Сильные птицы грациозно плыли в небе, привлекая к себе внимание гортанными тональными криками, перекрывая суетливое щебетание пташек. Тетерева спрятались в кронах леса, однако один петух уселся на верхушку самой высокой ели. На фоне светлого неба его контур с кудрявым хвостом был хорошо виден в бинокль. Виталий с Иваном решили подкрасться к нему. Что ж, пускай попытаются. Мне их затея показалась хоть и заманчивой, но даже на мой неглубокий опыт, бесперспективной. Мы с Пашей остались наблюдать. Через некоторое время тетерев снялся с ели. Заметил крадущихся охотников, видимо, и поспешил избежать опасности.

Но его стайка улетела недалеко - до деревенского тына. Когда мы вернулись, сосед позвал полюбоваться на них. Тетерева долго сидели под нашими взглядами, потом небольшими группками стали разлетаться, пока последний петух не покинул естественную сцену.

Закончилась и наша одиссея. Пора в обратный путь -домой. Солнце провожало нас, пуская зайчиков между стволами деревьев. Верба на обочинах дороги выбросила первые сережки. Вербное воскресение. На душе по-весеннему светло и легко. Может быть еще оттого, что каждая клеточка тела пронизана свежим чистым воздухом рязанских лесов и полей.

Вербные веточки по приезде домой были поставлены в воду. Они дали корни и зеленые листочки. А в мае прутки были высажены в землю. Пусть растут как напоминание о той славной звонкой рязанской весне.