Автор: Александр Тороицкий

езон открытия весенней охоты в этом году выдался странным. Весна пришла необычайно ранняя и теплая. Зима ретировалась раз и навсегда до следующих осенних похолоданий. Снег стаял постепенно, дружно, но без бурных паводков. Уже в середине марта было тепло. На десять градусов выше обычного. Охоту разрешили на неделю раньше ожидаемого - с 12 апреля. Но снег уже стаял в лесу повсеместно. Даже ручьи, обычно бурные в это время, стали ручейками, а заболоченные низинки подсохли. Войдя в лес, повсюду ощущаешь контрасты по сравнению с открытиями в прежние годы. Раньше до места охоты приходилось добираться в сапогах среди луж и ручьев, перескакивая жидкую кашу из воды и снега. А в кустах и подлеске тропинка твердым настом проходила среди осевших сугробов. Проталины на пригревах солнца перемежались сугробами в тени. Дыхание весны и тепла всегда ощущалось, но это было только пробуждением, освобождением от снега и зимней спячки. Природа была все еще готова вернуться в состояние оцепенения при возвращении холодов.

Зима в бессилии пыталась напомнить о себе, выплевывая заряды мокрого снега, переходящего в холодный дождь. После заката солнца неизменно возвращался холодный воздух и жизнь замирала до следующего утра. Шапку в лесу приходилось вечером натягивать на уши поглубже. Руки без прикрытия вязаных перчаток подмерзали. Одежда должна была быть достаточно теплой. Практически неподвижное стояние на месте холодными вечерами заставляло на тягу всегда одеваться потеплее. Не так, как зимой в мороз, но весенняя погода тем и коварна, что от солнца тепло, а стоит ему скрыться - и волна холода тут же поднимается от земли, влажным языком забираясь под одежду. В общем, весенняя природа вечерами и ночами продолжает дышать зимним воздухом.

Только не в нынешний сезон.
Настоящая весна, повторюсь, захватила теплом леса и поля, растопила снега, высушила лужи, измельчила и обезвожи-ла ручьи. Сережки-висюльки и сережки -мохнатые пушистики заполонили доселе голые ветки деревьев. Молодые кустики и деревца, не дождавшись общего цветения, скинули лопнувшие чешуйки почек и выбросили первую клейкую и робкую зелень листочков. Как всегда, вечерний лес, за день нагретый солнечным теплым воздухом, наполнен до краев птичьим гомоном и свистом. Птичьи хлопоты по активности, суете и крикливости отмечаются переходящими в парно- гнездовую фазу. Любовные флюиды витают в воздухе и буквально осязаемы в каждом звуке, каждом вздохе, в лучах заходящего Солнца, сияющей и растущей Луне в ореоле набирающих силу и яркость звезд.

Даже ушедшее за горизонт Солнышко не прекращает птичий гомон, а только слегка ослабляет его: наиболее умаявшиеся за день птички затихли и заснули, но самые активные и возбужденные продолжили суету и трели до минут, пока небо на западе не приобретает серый цвет, а на лес не опускаются зыбкие весенние сумерки.

Проходя по лесной дороге к месту тяги ощущаешь, как сосновый аромат сменяется ольховым, а затем болотистым и луговым. Весенние воздушные гекалитры пропитаны свежестью обновления, влажной чистотой, пыльцой, прелью прошлогодней травы и листьев.

Пока солнце медленно опускается за границу верхушек деревьев, звон льется в душу со всех сторон. Поневоле прислушиваешься, пытаясь различить «авторов» трелей. Дроздов ни с кем спутать нельзя. Иволга всхлипывает знакомыми мотивами. Дятел «чирикает» где-то за деревьями. Но среди всеобщего гама прорвались вдруг знакомые частоты вальдшнепиного «цвирканья». Вальд-шнепиного ли? Нет. Пожалуй, еще рановато. Слишком светло. Это скворец-пересмешник вплел в свою песню и куличко-вый «цвирк». Похоже. Но как-то несерьезно. Легкомысленно звучит эта песня из клюва скворца. Нет души и желания. Призыва нет.

А как-то я наблюдал удивительную сцену: по просеке, на вальдшнепиной «тропе», еще до времени тяги, показался летящий силуэт. Ружье автоматически взято «наизготовку». Взгляд обострился. Но странно: силуэт крупнее чем куличий. А «хорканье» какое-то ворчащее - горловое и без свиста. Подлетает. Сквозь редкие ветки кустов наблюдаю взлет кверху. Да это хищник какой-то! В хищных птицах я не разбираюсь. Обычно я привык слышать их клекот, далеко разносящийся над лесом, а видеть их парящими на кругах в небе.

Вот что подумалось о таком странном поведении. Этот выдумщик решил замаскироваться под вальдшнепа. Даже голосом ему попытался подражать. Надо сказать, весьма похоже. Он, вероятно, надеялся, что глупая самочка кулика поддастся на этот прием и обозначит себя в траве, став его легкой добычей. А то и куличок налетит, приняв его за соперника. Каков хитрец! А может, я и ошибаюсь в своих выводах. Ведь какой «умище» птице нужен, чтобы свести воедино все составляющие вальдшнепиных повадок: время (на закате), место (просеки, кустарник вдоль ручьев), и голосовое сопровождение (подражание «хорканью»)! Природа удивительна, если замечать, как происходят ее процессы и складываются отношения между птицами и между животными.

Сгустились тучи, в лесу потемнело. Пошел не по-весеннему теплый дождь. Он воспринимался как небесная благодать. Лес как будто принимал теплую ванну. Птицы не прекращали ни на минуту орать и щебетать, нисколько не торопясь прятаться от дождя, чтобы не замочить перышки. Видимо, птицы тоже не прочь принять теплую ванну. Небо немного посветлело. Дождик медленно затих. Как будто дождавшись этого момента, вальдшнепы полетели на ежевечернюю прогулку. Лесные кулички, самцы, на закате вылетают на вырубки, просеки и лесные дороги, движимые инстинктом поиска подруги на ночь. Этот инстинкт в мужской половине живого заложен на генном уровне. От зова природы никому еще не удавалось укрыться! Законы природы сильны своей незыблемой повторяемостью процессов, обеспечивая сохранность жизни и преемственность видов. Для каждого вида животных пути продолжения жизни обрели свои формы.
У куликов есть свой обряд и свои правила. Человек, в силу своей наблюдательности и сообразительности, разгадал эти правила и пользуется этими знаниями, с беспощадностью отстреливая беззащитных птиц на пике их чувственного презрения к опасности.

Ежевечерне самочки лесных куличков вылетают из сени лесных болот и грязевых ванн на более-менее открытые места, поджидая в траве и кустах пернатых партнеров. Они, чутко прислушиваясь, вглядываются в небо, ожидая увидеть призывающего кавалера. Откликаясь на призыв, самочки подлетают невысоко над землей, подманивая таким образом партнера. Заметив этот маневр, самец падает в траву к самочке и дальше они проводят ночь вместе в тепле и уюте, согревая друг друга. Веками продолжалась эта игра самочек и самцов лесных куликов, независимо от того, как глядели на это другие животные и человек.

Но людское коварство и хищническая натура человека проявляются здесь в самом неприглядном виде. Летит куличок над лесом. Он полон природного желания и готовности к продлению рода, «хоркает», свистит, привлекая к себе внимание, не прячась, открыто и смело. Лес к этому сумеречному времени замолкает. Голос пернатого кавалера далеко раздается и хорошо слышен его пронзительный свист. На фоне еще светлого неба четко виден полет смелой птицы. Вот когда самец увлечен поиском самки и обращает на себя внимание верными способами, его открытость обращается против него. Он привлекает к себе не только самочек. Его тут же обнаруживают многочисленные охотники, загодя занявшие позиции для обстрела воздушных троп.

Есть нечто подлое в способе весенней охоты на вальдшнепа. Вместо подруги в конце прекрасного полета с трепетанием крыльев, весенней, ни на что не похожей песни с колочением сердца в груди, вальдшнеп получает испуг от звука близкого выстрела и выписывает кульбиты и фортеля в полете в надежде скрыться от огня и грохота. Но и это - в лучшем случае, а в худшем куличка ожидает убийственный заряд дроби, и умирает он, обливаясь кровью. Можно было бы понять такую охоту с точки зрения необходимости добычи мяса дичи. Только куличок мал и гастрономические его достоинства -спорны. Да и охотники в своем большинстве не голодают и предпочитают мясу вальдшнепа говяжье, свиное или курятину. Так что в данном случае это, скорее, азартное убийство, нежели что-то, имеющее практическую важность и значение. Странно слышать о красоте такой охоты или о ее классичности. Желание «влепить» заряд дроби увлеченной поиском птахе возможно объяснить только жестокостью людской натуры. Кажется, любить охоту «на тяге» можно, если только «забыть» о причинах такого неосторожного поведения куличков (весеннего поиска самочки) и не обращать внимания на трепыхание в предсмертной агонии подстреленных.

Азарт охотничьего настроя, возбуждение и обостренные инстинкты во многом оправдывают поведение охотников. Но вид упавшей тушки куличка, его беззащитность вызывают жалость и сожаление о невыдержанности стрелка. Хотя, азарт и удовлетворение от точного выстрела также присутствуют. Работает правило: поднял ружье - стреляй. Если стреляешь -попадай. Вот такие противоположные мысли рождаются в ходе охоты «на тяге».

В последнее время я выхожу из затруднительного положения «стрелять или жалеть» не совсем правильно: ружье вскидываю, даже стреляю, но - мимо. Зачем тогда в лес ходить, пугать птиц, возникает естественный вопрос, не проще ли в тире отстреляться? Вполне уместный вопрос. Только ответ на него у меня есть. Мне нужна атмосфера, воздух, звуки, мне нужно видеть полет птицы. Подстреливать ее вовсе не обязательно. Хотя, согласен, странная охота получается. И критиков такой охоты найдется достаточно. Но меня они мало беспокоят.

Снова дождь забарабанил по капюшону куртки. Тяга с новым зарядом дождя закончилась. Птицы попрятались от сырости в укромные местечки. Да и ночь повисла серыми лохмотьями на ветках, превратив сгущение деревьев в темную, неразличаемую стену.

Возникло желание продлить свое пребывание в лесу. Да и прихваченный с собой апельсин надо бы съесть. Надранная с ближайшей упавшей березы береста в мокром лесу почти единственное топливо для костра. Береста загорается и неохотно горит, чадя и потрескивая. Тусклый и неровный свет костра освещает ружье, прислоненное к дереву, чехол от ружья, рюкзак - это вещи, а также гнилые березовые чурбачки на подгнившей прошлогодней траве. Запах очищенного апельсина смешивается с дымом костра, мокрого воздуха, ароматом растревоженных каплями цветов и сережек.

Вкусно! Скромный костер догорел. Пора! Обратно до дороги придется пробираться сквозь хлесткие и зацепистые ветки. Тут глаза только береги! Раскисшая грунтовка хлюпает и чавкает грязью под сапогами. Ноги скользят, разъезжаясь в лужах. Понемногу углубляюсь в мрачный сосняк. Здесь значительно темнее и глуше, но и относительно суше. Звук шагов скрадывается в мягкой хвое, устилающей дорогу. Идти без света фонаря не просто трудно - невозможно. Торчащие из земли корни грозят зацепить ногу на шаге. Луч фонаря освещает путь, и будят фантазию открывающиеся в его свете сказочные картины. Ночной лес выглядит иначе, чем днем. Пейзаж вокруг непривычный и романтический. Черные стволы деревьев дают причудливые тени. Туман курится от разогретой и напоенной дождем земли.

В луче света крупные дождинки сыплются яркими жемчужинами. Драгоценный дождь придал прогулке сказочную праздничность. Изредка в луче, как в сетях, запутывались серебряно-крылые комары и бабочки. Но на выходе из леса сказка закончилась.

Дом почти рядом. Настроение удовлетворения заполняет все пустоты души. Легкие прочищены и наполнены свежим бодрящим лесным воздухом. Голова освобождена от суеты и тяжести житейского «мусора». Тело взбодрено энергичной тренировкой и готово к новым нагрузкам.
Общее умиротворенное мироощущение преобладает: пар охотничьего азарта выпущен в воздух вместе с дробовыми зарядами. При этом ни одна птичка не пострадала, о чем не имею ни малейшего сожаления. Более того, сознание своей непричастности к истреблению птиц улучшает общее замечательное настроение. Тяга действительно получилась теплой - как по температуре воздуха, так и по температуре моего внутреннего состояния после охоты.